Владимир Путин активно конструирует новый идеологический нарратив — «русский ислам», стремясь интегрировать мусульман России в свою пропагандистскую систему. На фоне войны в Украине и растущего противостояния с Западом Кремль делает ставку на союз с мусульманскими лидерами, предлагая им ограниченные привилегии в обмен на лояльность.
Как показало исследование Андреаса Якобса, специалиста по исламоведению из Фонда Конрада Аденауэра, Кремль сознательно формирует альтернативную версию ислама, направленную на поддержание государственной власти и мобилизацию мусульман на стороне российской военной машины.
Несмотря на распространенное мнение о России как исключительно православной стране, мусульмане жили на ее территории еще до прихода христианства. Сегодня их численность оценивается в 15-20 миллионов человек, большая часть которых проживает в Татарстане, Башкортостане, на Кавказе и в Поволжье.
Контроль над исламом начался еще при Екатерине II, которая в 1788 году учредила Оренбургское мусульманское духовное собрание. С тех пор политика Кремля в отношении ислама строится на трех принципах:
🔹 Централизация — исламские институты находятся под жестким контролем государства.
🔹 Лояльность — мусульманские лидеры получают ограниченные привилегии в обмен на поддержку власти.
🔹 Инструментализация — ислам используется как часть государственной идеологии.
Путин и его окружение не просто контролируют мусульманские институты, но и навязывают им особую форму ислама, адаптированную под кремлевские интересы. В 2014 году верховный муфтий Таджуддин призвал мусульман к «Священному джихаду» против Украины, а другие духовные лидеры называли убитых на фронте мусульман «мучениками».
Исламские лидеры России также разделяют ключевые тезисы кремлевской пропаганды, включая:
🔹 Антизападную риторику, неприятие «гей-пропаганды» и ЛГБТ.
🔹 Отрицание западных ценностей и демократических свобод.
🔹 Продвижение идеи «евразийской цивилизации», объединяющей православие и ислам против Запада.
Особую роль в кремлевской исламской политике играет Рамзан Кадыров, глава Чечни, который превратился в ключевого союзника Путина. За полную лояльность Москва позволяет ему вводить шариатские нормы на территории Чечни, включая:
🔹 Легализацию полигамии.
🔹 Принудительное ношение хиджаба.
🔹 Применение традиционных исламских наказаний.
Кадыров не только поддерживает репрессии внутри России, но и выстраивает международные связи — у него есть контакты в Саудовской Аравии и Ираке, а его военизированные подразделения участвуют в боевых действиях на стороне Москвы.
Но такая система несет большие риски. Внутричеченские конфликты и борьба за власть внутри мусульманского сообщества могут выйти из-под контроля Кремля, а использование ислама в военных целях может привести к расколу среди российских мусульман.
Кремлевская ставка на ислам неоднозначна. С одной стороны, Путин использует религиозный фактор для мобилизации войск, но с другой — не все мусульмане России поддерживают войну.
❗ Многие мусульмане из России воюют на стороне Украины. Среди них:
🔹 Татарские и башкирские бойцы, выступающие против политики Кремля.
🔹 Бывшие чеченские оппозиционеры, создавшие два добровольческих батальона.
🔹 Экс-бойцы сирийских и джихадистских группировок, перешедшие на украинскую сторону.
Таким образом, война в Украине становится не только политическим, но и религиозным конфликтом, где исламские общины России оказываются по разные стороны фронта.
В условиях затяжной войны и усиления международной изоляции Кремль пытается использовать ислам как инструмент пропаганды и контроля. Однако это несет большие риски, так как:
⚠️ Не все мусульмане России лояльны Кремлю — часть уходит в подполье или поддерживает Украину.
⚠️ Религиозный радикализм может выйти из-под контроля — уступки Кадырову уже создают внутренние противоречия.
⚠️ Антизападная риторика может усилить раскол внутри страны, что приведет к дальнейшему ослаблению России.
Вместо реальной интеграции мусульман Путин конструирует искусственную версию ислама, которая существует лишь пока это выгодно власти. Но чем дольше Кремль играет с религиозной риторикой, тем выше вероятность, что этот инструмент однажды обернется против него самого.
